Предисловие с обложки пластинки 25 апреля 1969 года в газете «Правда» была опубликована статья «Предисловие к премьере». Статья эта содержала интервью, данное Д. Д. Шостаковичем корреспонденту газеты по поводу последних законченных сочинений композитора. О Четырнадцатой симфонии Дмитрий Дмитриевич Шостакович рассказывал: «Я весь еще под впечатлением от этой работы. Написал симфонию довольно быстро. Объясняется это тем, что замысел нового произведения вынашивался долго: впервые мысль об этой теме у меня возникла еще в 1962 году. Тогда я оркестровал вокальный цикл Мусоргского «Песни и пляски смерти» – это великое произведение, я всегда перед ним преклонялся и преклоняюсь. И мне пришла мысль, что, пожалуй, некоторым «недостатком» его является... краткость: во всем цикле всего четыре номера. А не набраться ли смелости и не попробовать ли продолжить его, подумалось мне. Но тогда я просто не знал, как к этой идее подступиться. Теперь я опять вернулся к ней после того, как прослушал снова целый ряд великих сочинений русской и зарубежной классики. Я был поражен тем, с какой высокой мудростью и художественной силой решаются в них «вечные темы» любви, жизни, смерти, хотя у меня в новой симфонии свой подход к ним. Мне очень близки слова Николая Островского: «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества». Мне хотелось, чтобы слушатель, размышляя над моей новой симфонией, которую я посвятил английскому композитору Бенджамину Бриттену, подумал об этом. И о том, что обязывает его жить честно, плодотворно, во славу своего народа, Отечества, во славу самых лучших прогрессивных идей, которые двигают вперед наше социалистическое общество. Такая была у меня мысль, когда я работал над новым произведением. Симфония написана для камерного оркестра (струнные и немного ударных инструментов) и двух певцов-солистов (сопрано и бас). Подбор стихов может показаться до некоторой степени неожиданным. Это стихи Федерико Гарсиа Лорки, Гийома Аполлинера, Райнера Марии Рильке и Вильгельма Кюхельбекера – нашего русского поэта-декабриста. К большому сожалению, его творчество мало у нас сейчас известно. Мне случайно попалась его книжка, и я был поражен удивительной глубиной и красотой поэзии Кюхельбекера. Выбрал я 11 стихотворений. Музыка объединила их в 4 части симфонии. ...Я хочу, – заключает композитор, – чтобы после исполнения симфонии слушатели уходили с мыслью: жизнь прекрасна!». *** Премьера Четырнадцатой симфонии Дмитрия Шостаковича состоялась 29 сентября 1969 г. в Ленинграде и 6 октября того же года в Москве. |
Слова Федерико Гарсиа Лорки
Перевод И. Тыняновой
Сто горячо влюбленных
Сном вековым уснули
Глубоко под сухой землею.
Красным песком покрыты
Дороги Андалусии.
Ветви олив зеленых
Кордову заслонили.
Здесь им кресты поставят,
Чтоб их не забыли люди.
Сто горячо влюбленных
Сном вековым уснули.
Слова Федерико Гарсиа Лорки
Перевод А. Гелескула
Смерть вошла и ушла из
таверны.
Черные кони и темные души
В ущельях гитары бродят.
Запахли солью и жаркой кровью
Соцветья зыби нервной.
А смерть все выходит и входит
И все не уйдет из таверны.
Слова Гийома Аполлинера
Перевод М. Кудинова
К белокурой колдунье из прирейнского
края
Шли мужчины толпой, от любви умирая.
И велел ее вызвать епископ на суд,
Все в душе ей прощая за ее красоту.
«О, скажи, Лорелея, чьи глаза так прекрасны,
Кто тебя научил этим чарам опасным?»
«Жизнь мне в тягость, епископ, и проклят мой взор.
Кто взглянул на меня, свой прочел приговор.
О епископ, в глазах моих пламя пожара,
Так предайте огню эти страшные чары!»
– «Лорелея, пожар твой всесилен: ведь я
Сам тобой околдован и тебе не судья».
– «Замолчите, епископ! Помолитесь и верьте:
Это воля господня – предать меня смерти.
Мой любимый уехал, он в далекой стране,
Все теперь мне не мило, все теперь не по мне.
Сердце так исстрадалось, что должна умереть я.
Даже вид мой внушает мне мысли о смерти.
Мой любимый уехал, и с этого дня
Свет мне белый не мил, ночь в душе у меня».
И трех рыцарей кликнул епископ: «Скорее
Уведите в глухой монастырь Лорелею.
Прочь, безумная Лор. волоокая Лор!
Ты монахиней станешь, и померкнет твой взор».
Трое рыцарей с девой идут по дороге.
Говорит она стражникам хмурым и строгим:
«На скале той высокой дайте мне постоять,
Чтоб увидеть мой замок могла я опять,
Чтоб свое отраженье я увидела снова,
Перед тем как войти в монастырь ваш суровый».
Ветер локоны спутал, и горит ее взгляд.
Тщетно стража кричит ей: «Лорелея, назад!»
– «На излучину Рейна ладья выплывает,
В ней сидит мой любимый, он меня призывает.
Так легко на душе, так прозрачна волна...»
И с высокой скалы в Рейн упала она.
Увидав отраженные в глади потока
Свои рейнские очи, свой солнечный локон.
Слова Гийома Аполлинера
Перевод М. Кудинова
Три лилии, лилии три на могиле
моей без креста.
Три лилии, чью позолоту холодные ветры сдувают,
И черное небо, пролившись дождем, их порой омывает,
И словно у скипетров грозных, торжественна их красота.
Растет из раны одна, и как только закат запылает,
Окровавленной кажется скорбная лилия та.
Три лилии, лилии три на могиле моей без креста.
Три лилии, чью позолоту холодные ветры сдувают.
Другая из сердца растет моего, что так сильно страдает
На ложе червивом; а третья корнями мне рот разрывает.
Они на могиле моей одиноко растут, и пуста
Вокруг них земля, и, как жизнь моя, проклята их красота.
Три лилии, лилии три на могиле моей без креста...
Слова Гийома Аполлинера
Перевод М. Кудинова
В траншее он умрет до наступленья
ночи,
Мой маленький солдат, чей утомленный взгляд
Из-за укрытия следил все дни подряд
За Славой, что взлететь уже не хочет.
Сегодня он умрет до наступленья ночи,
Мой маленький солдат, любовник мой и брат.
И вот поэтому хочу я стать красивой.
Пусть ярким факелом грудь у меня горит,
Пусть опалит мой взгляд заснеженные нивы.
Пусть поясом могил мой будет стан обвит.
В кровосмешении и в смерти стать красивой
Хочу я для того, кто должен быть убит.
Закат коровою ревет, пылают розы.
И синей птицею мой зачарован взгляд.
То пробил час Любви и час лихорадки грозной,
То пробил Смерти час, и нет пути назад.
Сегодня он умрет, как умирают розы,
Мой маленький солдат, любовник мой и брат.
Слова Гийома Аполлинера
Перевод М. Кудинова
Мадам, посмотрите!
Потеряли вы что-то...
Пустяки! Это сердце мое.
Скорее его подберите.
Захочу
– отдам. Захочу –
Заберу его снова, поверьте.
И я хохочу, хохочу
Над любовью что скошена смертью.
Слова Гийома Аполлинера
Перевод М. Кудинова
Меня раздели догола,
Когда ввели в тюрьму;
Судьбой сражен из-за угла,
Низвергнут я во тьму.
Прощай, веселый хоровод.
Прощай, девичий смех.
Здесь надо мной могильный свод.
Здесь умер я для всех.
Нет, я не тот.
Совсем не тот, что прежде:
Теперь я арестант,
И вот конец надежде.
В какой-то яме как медведь
Хожу вперед-назад.
А небо... лучше не смотреть –
Я небу здесь не рад.
В какой-то яме как медведь
Хожу вперед-назад.
За что ты печаль мне эту принес?
Скажи, всемогущий боже.
О сжалься! В глазах моих нету слез,
На маску лицо похоже.
Ты видишь, сколько несчастных сердец
Под сводом тюремным бьется!
Сорви же с меня терновый венец,
Не то он мне в мозг вопьется.
День кончился. Лампа над головою
Горит, окруженная тьмой.
Все тихо. Нас в камере только двое:
Я и рассудок мой.
Слова Гийома Аполлинера
Перевод М. Кудинова
Ты преступней Вараввы в сто
раз.
С Вельзевулом живя по соседству.
В самых мерзких грехах ты погряз.
Нечистотами вскормленный с детства,
Знай: свой шабаш ты справишь без нас.
Рак протухший. Салоник отбросы,
Скверный сон, что нельзя рассказать,
Окривевший, гнилой и безносый,
Ты родился, когда твоя мать
Извивалась в корчах поноса.
Злой палач Подолья, взгляни:
Весь ты в ранах, язвах и струпьях.
Зад кобылы, рыло свиньи,
Пусть тебе все снадобья скупят,
Чтоб лечил ты болячки свои.
Слова Вильгельма Кюхельбекера
(здесь полный текст стихотворения)
О Дельвиг, Дельвиг! Что награда
И дел высоких и стихов?
Таланту что и где отрада
Среди злодеев и глупцов?
В руке суровой Ювенала
Злодеям грозный бич свистит
И краску гонит с их ланит.
И власть тиранов задрожала.
О Дельвиг, Дельвиг! Что гоненья?
Бессмертие равно удел
И смелых вдохновенных дел
И сладостного песнопенья!
Так не умрет и наш союз,
Свободный, радостный и гордый!
И в счастье и в несчастье твердый,
Союз любимцев верных муз!
Слова Райнера Марии
Рильке
Перевод Т. Сильман
Поэт был мертв. Лицо его,
храня
все ту же бледность, что-то отвергало,
оно когда-то все о мире знало,
но это знанье угасало
и возвращалось в равнодушье дня.
Где им понять, как долог этот путь;
о, мир и он
– все было так едино:
озера и ущелья, и равнина
его лица и составляли суть.
Лицо его и было тем простором,
что тянется к нему и тщетно льнет, –
а эта маска робкая умрет,
открыто предоставленная взорам. –
на тленье обреченный, нежный плод.
Слова Райнера Марии
Рильке
Перевод Т. Сильман
Всевластна смерть.
Она на страже
и в счастья час.
В миг высшей жизни
она в нас страждет, живет и жаждет –
и плачет в нас