There are some exceedingly useful words in this language. SCHLAG, for example; and ZUG. There are three-quarters of a column of SCHLAGS in the dictonary, and a column and a half of ZUGS. The word SCHLAG means Blow, Stroke, Dash, Hit, Shock, Clap, Slap, Time, Bar, Coin, Stamp, Kind, Sort, Manner, Way, Apoplexy, Wood-cutting, Enclosure, Field, Forest-clearing. This is its simple and EXACT meaning – that is to say, its restricted, its fettered meaning; but there are ways by which you can set it free, so that it can soar away, as on the wings of the morning, and never be at rest. You can hang any word you please to its tail, and make it mean anything you want to. You can begin with SCHLAG-ADER, which means artery, and you can hang on the whole dictionary, word by word, clear through the alphabet to SCHLAG-WASSER, which means bilge-water – and including SCHLAG-MUTTER, which means mother-in-law.

 В немецком языке существует ряд очень полезных слои. Например, слово Schlag и слово Zug. В словаре "Шлягу" отведено три четверти колонки, а "Цугу" – все полторы. "Шляг" означает-удар, ушиб, розга, рана, сотрясение, грохот, размер, ритм, такт, темп, род, сорт, вид, штрек, апоплексия, огород, поле, валка леса, пенье, щебетанье, чириканье, щекот соловья. Но таковы только собственные, прямые значения этого слова, его постоянные, строго прикрепленные значения; дело в том, что есть тысячи способов открепить его, и тогда оно взовьется к небу и пойдет парить на крыльях, так что и не удержишь. Достаточно прикрепить к его хвосту то или иное слово-довесок, и оно примет любое угодное вам значение. Начните хотя бы с Schlagader – "артерия", а потом пройдитесь по всему алфавиту – вплоть до Schlagwasser – "трюмная вода" и включая Schlagmutter – "теща"*.
* Последнее немецкое слово вымышлено.

Just the same with ZUG. Strictly speaking, ZUG means Pull, Tug, Draught, Procession, March, Progress, Flight, Direction, Expedition, Train, Caravan, Passage, Stroke, Touch, Line, Flourish, Trait of Character, Feature, Lineament, Chess-move, Organ-stop, Team, Whiff, Bias, Drawer, Propensity, Inhalation, Disposition: but that thing which it does NOT mean – when all its legitimate pennants have been hung on, has not been discovered yet.

 То же самое и "Цуг". Его прямое значение – тяга, сквозняк, движение, шествие, колонна, вереница, стадо, стая, упряжка, обоз, поезд, караван, черта, линия, штрих, шахматный ход, закидывание сети, дыхание, предсмертная судорога, агония, орудийная нарезка, шнурок. Когда к слову "Цуг" присоединены его законные довески, оно может значить решительно все на свете, – значения, которое ему несвойственно, ученым еще не удалось открыть.

One cannot overestimate the usefulness of SCHLAG and ZUG. Armed just with these two, and the word ALSO, what cannot the foreigner on German soil accomplish? The German word ALSO is the equivalent of the English phrase "You know," and does not mean anything at all – in TALK, though it sometimes does in print. Every time a German opens his mouth an ALSO falls out; and every time he shuts it he bites one in two that was trying to GET out.

 Таким словам, как "Шляг" и "Цуг" цены нет. Вооружаясь ими, а также неизбежным "Альзо!", иностранец может на что угодно отважиться на немецкой земле. Немецкое "Альзо!" тождественно нашему "Знаете ли" и в разговорной речи ничего не значит, хотя, напечатанное, имеет порой какой-то смысл. Стоит немцу открыть рот, как оттуда выпадает очередное "Альзо!", а стоит ему закрыть его, как он раскусывает пополам новое "Альзо", рвущееся следом.

Now, the foreigner, equipped with these three noble words, is master of the situation. Let him talk right along, fearlessly; let him pour his indifferent German forth, and when he lacks for a word, let him heave a SCHLAG into the vacuum; all the chances are that it fits it like a plug, but if it doesn't let him promptly heave a ZUG after it; the two together can hardly fail to bung the hole; but if, by a miracle, they SHOULD fail, let him simply say ALSO! and this will give him a moment's chance to think of the needful word. In Germany, when you load your conversational gun it is always best to throw in a SCHLAG or two and a ZUG or two, because it doesn't make any difference how much the rest of the charge may scatter, you are bound to bag something with THEM. Then you blandly say ALSO, and load up again. Nothing gives such an air of grace and elegance and unconstraint to a German or an English conversation as to scatter it full of "Also's" or "You knows."

 Оснастившись этими тремя магическими словами, иностранец сразу почувствует себя хозяином положения. Он может говорить не задумываясь, что ни придет в голову, может излить наудалую весь свой нехитрый запас немецких слов, а случись заминка, не беда – пусть только кинет в пробоину слово "Шляг": девяносто девять шансов против одного, что оно заткнет дыру, как пробка или затычка. В крайнем случае пусть, не робея, бросит следом "Цуг". "Шляг" и "Цуг" вместе могут законопатить любую брешь; если же паче чаяния и они не выручат, у него еще есть в запасе "Альзо!". "Альзо!" даст ему возможность перебиться до подыскания следующего слова. В Германии, готовясь к словесному бою, не забудь прихватить парочку "Шлягов" и "Цугов" – с ними не пропадешь. Если даже остальные твои заряды будут расстреляны в воздух, эти что-нибудь да зацепят, А потом скажи спокойно: "Альзо!" – и перезаряди снова. Ничто так не способствует впечатлению плавности, непринужденности и свободы в немецкой (и английской) речи, как вовремя ввернутое "Альзо!" (и "Знаете ли").

In my note-book I find this entry:

 В своей записной книжке я нашел следующую интересную заметку:

July 1. – In the hospital yesterday, a word of thirteen syllables was successfully removed from a patient – a North German from near Hamburg; but as most unfortunately the surgeons had opened him in the wrong place, under the impression that he contained a panorama, he died. The sad event has cast a gloom over the whole community.

 1 июля. – Вчера в местном лазарете у больного путем иссечения было успешно удалено из горла тринадцатисложное слово; пациент – немец из окрестностей Гамбурга. К сожалению, хирурги, полагая, что он носит в себе целую панораму, неправильно определили место для разреза, вследствие чего больной скончался. Этот трагический случай произвел в города тяжелое впечатление.

That paragraph furnishes a text for a few remarks about one of the most curious and notable features of my subject – the length of German words. Some German words are so long that they have a perspective. Observe these examples:

 Текст этой заметки подводит меня к самой интересной и поучительной части моей темы – к вопросу о длине немецких слов. Иные из них так длинны, что их видишь в перспективе. Вот несколько примеров:

Freundschaftsbezeigungen.

 Freundschaftsbezeiigungen.

Dilettantenaufdringlichkeiten.

 Dilettanleiiaufdringlichkoiton.

Stadtverordnetenversammlungen.

 Stadtverordnetenversammlungen.

These things are not words, they are alphabetical processions. And they are not rare; one can open a German newspaper at any time and see them marching majestically across the page – and if he has any imagination he can see the banners and hear the music, too. They impart a martial thrill to the meekest subject. I take a great interest in these curiosities. Whenever I come across a good one, I stuff it and put it in my museum. In this way I have made quite a valuable collection. When I get duplicates, I exchange with other collectors, and thus increase the variety of my stock. Here rare some specimens which I lately bought at an auction sale of the effects of a bankrupt bric-a-brac hunter:

 Этого уже не назовешь словами – это алфавитные процессии. К тому же они не какая-нибудь редкость. Разверните любую немецкую газету, и вы увидите, как они торжественно маршируют через всю страницу, а при некотором воображении увидите знамена и услышите духовой оркестр. Как бы скромны ни были сами по себе речи, подобные слова придают им воинственное звучание. Я большой любитель курьезов, и когда мне встречается подобный интересный экземпляр, я набиваю его и ставлю за стекло. У меня уже собралась ценная коллекция. Дубликаты я пускаю в обмен и таким образом ее пополняю. Вот несколько забавных экземпляров, которые мне удалось приобрести на распродаже имущества одного прогоревшего коллекционера:

Generalstaatsverordnetenversammlungen.

 Generalstaatsverordnotenversaiamlungen.

Alterthumswissenschaften.

 Altertumswissenschaften.

Kinderbewahrungsanstalten.

 Kinderbewahrungsanstalten.

Unabhaengigkeitserklaerungen.

 Unabhangigkeitaerklarungen.

Wiedererstellungbestrebungen.

 Wiederherstellungsbestrebungen.

Waffenstillstandsunterhandlungen.

 Waffenstillstandsunterhaltungen

Of course when one of these grand mountain ranges goes stretching across the printed page, it adorns and ennobles that literary landscape – but at the same time it is a great distress to the new student, for it blocks up his way; he cannot crawl under it, or climb over it, or tunnel through it. So he resorts to the dictionary for help, but there is no help there. The dictionary must draw the line somewhere – so it leaves this sort of words out. And it is right, because these long things are hardly legitimate words, but are rather combinations of words, and the inventor of them ought to have been killed. They are compound words with the hyphens left out. The various words used in building them are in the dictionary, but in a very scattered condition; so you can hunt the materials out, one by one, and get at the meaning at last, but it is a tedious and harassing business. I have tried this process upon some of the above examples. "Freundshaftsbezeigungen" seems to be "Friendshipdemonstrations," which is only a foolish and clumsy way of saying "demonstrations of friendship." "Unabhaengigkeitserklaerungen" seems to be "Independencedeclarations," which is no improvement upon "Declarations of Independence," so far as I can see. "Generalstaatsverordnetenversammlungen" seems to be "General-statesrepresentativesmeetings," as nearly as I can get at it – a mere rhythmical, gushy euphuism for "meetings of the legislature," I judge. We used to have a good deal of this sort of crime in our literature, but it has gone out now. We used to speak of a things as a "never-to-be-forgotten" circumstance, instead of cramping it into the simple and sufficient word "memorable" and then going calmly about our business as if nothing had happened. In those days we were not content to embalm the thing and bury it decently, we wanted to build a monument over it.

 Конечно, когда такие грандиозные горные цепи тянутся через всю страницу, они облагораживают и украшают литературный ландшафт, – но вообразите, каково приходится неискушенному новичку, когда они преграждают ему дорогу; он не может ни проползти под ними, ни перевалить через них, ни проложить в них туннель. В смятении он кидается к словарю, но и словарь бессилен ему помочь. Словарь должен же где-то провести черту, он знать не хочет подобных словообразований. И он, конечно, прав. Эти длинные штуки едва ли можно считать словами, это скорее словосочетания, и человека, их придумавшего, следовало бы убить.
Это составные слова с опущенными дефисами. Отдельные их элементы можно найти в словаре, но только в свободном, рассеянном состоянии. Вы можете выловить их поодиночке и кое как уразуметь их слитное значение, но это скучное и хлопотливое занятие Я испытал этот способ на некоторых приведенных выше экспонатах.
"Freundschaftsbezeugungen" – это, по видимому, "Дружбоизъявления", – неудачный и неуклюжий вариант более обычного "Изъявления дружбы". "Unabhangigleilserklarungen" – как я догадываюсь – не что иное, как "Независимостипровозглашения", – по-моему, это ничуть не лучше, чем "Провозглашения независимости". "Generalstaatsverordnetenversammlungen" – очевидно, переводится как "Общиепредставителейзаконодательнойпалатысобрания", – но разве это не напыщенный синоним для менее вычурных "Сессий законодательной палаты"? Было время, когда и наша литература грешила такими словесными выкрутасами, но, к счастью, эта мода миновала. В ту пору мы говорили о "приснопамятных" делах и обстоятельствах, тогда как теперь довольствуемся менее пышным – "памятные" и как ни в чем не бывало переходим к очередным делам. В те дни нам мало было набальзамировать событие и предать его приличествующему погребению – нет, подавай нам в каждом случае роскошный монумент!

But in our newspapers the compounding-disease lingers a little to the present day, but with the hyphens left out, in the German fashion. This is the shape it takes: instead of saying "Mr. Simmons, clerk of the county and district courts, was in town yesterday," the new form put it thus: "Clerk of the County and District Courts Simmons was in town yesterday." This saves neither time nor ink, and has an awkward sound besides. One often sees a remark like this in our papers: "MRS. Assistant District Attorney Johnson returned to her city residence yesterday for the season." That is a case of really unjustifiable compounding; because it not only saves no time or trouble, but confers a title on Mrs. Johnson which she has no right to. But these little instances are trifles indeed, contrasted with the ponderous and dismal German system of piling jumbled compounds together. I wish to submit the following local item, from a Mannheim journal, by way of illustration:

 К сожалению, в наших газетах патологическая страсть к словообразованию встречается и по сей день, как вредный пережиток, причем и мы, по немецкой методе, опускаем дефисы. Вот какие формы принимает это заболевание. Вместо того, чтобы писать: "Мистер Сименс, секретарь окружного и районного судов, приезжал вчера в город", мы на новый лад пишем: "Секретарь окружного и районного судов Сименс приезжал вчера в город". Это не экономит нам ни времени, ни чернил и вместе с тем звучит куда корявее
У нас часто встретишь на страницах газет такого рода сообщения: "Миссис товарищ прокурора окружного суда Джонсон возвращается на днях к началу сезона в свою городскую резиденцию". Поистине, порочное титулование – оно не только не экономит время и труд, но еще и приписывает миссис Джонсон официальный чин, который она носить не вправе. Но эти робкие попытки наших борзописцев бледнеют перед тяжеловесной и мрачной немецкой системой нагромождать несуразные многоэтажные слова. Для примера приведу сообщение из отдела городской хроники, напечатанное в маннгеймской газете.

"In the daybeforeyesterdayshortlyaftereleveno'clock Night, the inthistownstandingtavern called 'The Wagoner' was downburnt. When the fire to the onthedownburninghouseresting Stork's Nest reached, flew the parent Storks away. But when the bytheraging, firesurrounded Nest ITSELF caught Fire, straightway plunged the quickreturning Mother-Stork into the Flames and died, her Wings over her young ones outspread."

 "В третьегоднядвенадцатомчасу ночи в небезызвестномнашемугородутрактире "Возчик" вспыхнул пожар. Когда огонь достиг аистомнаконькекрышисвитого гнезда, оба аистородителя его покинули. Но как только в бушующем океанепламени загорелось и самое гнездо, быстровернувшаяся аистихамать ринулась в огонь и погибла, осеняя птенцов крылами".

Even the cumbersome German construction is not able to take the pathos out of that picture – indeed, it somehow seems to strengthen it. This item is dated away back yonder months ago. I could have used it sooner, but I was waiting to hear from the Father-stork. I am still waiting.

 Даже тяжеловесные немецкие обороты не в силах умалить величия этой картины и, наоборот, выгодно оттеняют его. Заметка датирована прошлым месяцем. Я не воспользовался ею раньше, так как ждал вестей об аистотце. Я жду их и поныне.

"ALSO!" If I had not shown that the German is a difficult language, I have at least intended to do so. I have heard of an American student who was asked how he was getting along with his German, and who answered promptly: "I am not getting along at all. I have worked at it hard for three level months, and all I have got to show for it is one solitary German phrase – 'ZWEI GLAS'" (two glasses of beer). He paused for a moment, reflectively; then added with feeling: "But I've got that SOLID!"

 "Альзо!" Если мне так и не удалось показать, что немецкий язык труден для изучения, то это вышло вопреки и наперекор моим стараниям. Мне рассказывали об американском студента, который на вопрос, каковы его успехи в немецком, сказал, не обинуясь: "Какие там успехи! Я битых три месяца корплю над грамматикой, а выучил всего-навсего одну фразу: "Цвей гляс" ("Два стакана пива"). После минутного молчания он прибавил с чувством: "Но уж ее-то я знаю".

And if I have not also shown that German is a harassing and infuriating study, my execution has been at fault, and not my intent. I heard lately of a worn and sorely tried American student who used to fly to a certain German word for relief when he could bear up under his aggravations no longer – the only word whose sound was sweet and precious to his ear and healing to his lacerated spirit. This was the word DAMIT. It was only the SOUND that helped him, not the meaning;* and so, at last, when he learned that the emphasis was not on the first syllable, his only stay and support was gone, and he faded away and died. 

 Если мне также не удалось показать, что изучение немецкого способно довести человека до исступления, то виновато в этом мое неумение – намерения у меня были самые честные. Недавно мне пришлось услышать об одном вконец исстрадавшемся американском студенте: единственное полюбившееся ему немецкое слово, в котором он находил прибежище и отдохновение, когда мужество изменяло ему и терпение его иссякало, было слово "damit" (ср. английское "damn it" – "проклятье!"). Но оно радовало его своим звучанием, а не смыслом*. И вот, узнав, что ударение в нем падает не на первый слог, бедный малый, лишившись последней опоры и утехи, стал чахнуть и вскоре отдал богу душу.
* It merely means, in its general sense, "herewith." * Слово это по-немецки всего-навсего означает: "чтобы". – М. Т.

I think that a description of any loud, stirring, tumultuous episode must be tamer in German than in English. Our descriptive words of this character have such a deep, strong, resonant sound, while their German equivalents do seem so thin and mild and energyless. Boom, burst, crash, roar, storm, bellow, blow, thunder, explosion; howl, cry, shout, yell, groan; battle, hell. These are magnificent words; the have a force and magnitude of sound befitting the things which they describe. But their German equivalents would be ever so nice to sing the children to sleep with, or else my awe-inspiring ears were made for display and not for superior usefulness in analyzing sounds. Would any man want to die in a battle which was called by so tame a term as a SCHLACHT? Or would not a comsumptive feel too much bundled up, who was about to go out, in a shirt-collar and a seal-ring, into a storm which the bird-song word GEWITTER was employed to describe? And observe the strongest of the several German equivalents for explosion – AUSBRUCH. Our word Toothbrush is more powerful than that. It seems to me that the Germans could do worse than import it into their language to describe particularly tremendous explosions with. The German word for hell – Hoelle – sounds more like HELLY than anything else; therefore, how necessary chipper, frivolous, and unimpressive it is. If a man were told in German to go there, could he really rise to thee dignity of feeling insulted?

 Мне кажется, что описание грандиозного, волнующего, потрясающего события должно звучать по-немецки бледнее, чем по-английски. Наша звуковая палитра этого плана богата глубокими, сильными, раскатистыми оттенками, тогда как соответствующие немецкие слова представляются мне тусклыми, будничными, невыразительными. Треск, гул, шум, взрыв, зов, рев; гром, гроза, грохот; вопль, крик, визг, вой, стон, бой, ад- великолепные слова, в них чувствуется сила и экспрессия, родственные описываемым предметам, тогда как их немецкие эквиваленты, вялые и пресные, скорее пригодны для колыбельной, навевающей на младенца сон, – таково мое убеждение, а если я ошибаюсь, то, значит, эти мои внушительные уши предназначены скорее для декоративных целей, нежели для более высокой миссии – правильно воспринимать и оценивать звуки. Вряд ли кто захочет пасть в битве, скромно именуемой "Шляхт"! Даже чахоточному показалось бы, что он укутан слишком жарко, если бы он в одном крахмальном воротничке и кольце с печаткой собрался погулять в грозу, называемую таким чирикающим словом, как "Гевиттер". А до чего тускло звучит даже самое выразительное из немецких слов, означающих взрыв, – "Аусбрух"! Наше "арбуз" и то лучше. Думается, немцы не прогадали бы, если бы позаимствовали у нас это слово для обозначения более сильных взрывов. Немецкое "Хелле", соответствующее нашему "ад", напоминает "еле-еле". До чего же это мелко, легкомысленно и неубедительно! Вряд ли кому-нибудь покажется обидным, если ему предложат провалиться в "еле-еле".

Having pointed out, in detail, the several vices of this language, I now come to the brief and pleasant task of pointing out its virtues. The capitalizing of the nouns I have already mentioned. But far before this virtue stands another – that of spelling a word according to the sound of it. After one short lesson in the alphabet, the student can tell how any German word is pronounced without having to ask; whereas in our language if a student should inquire of us, "What does B, O, W, spell?" we should be obliged to reply, "Nobody can tell what it spells when you set if off by itself; you can only tell by referring to the context and finding out what it signifies – whether it is a thing to shoot arrows with, or a nod of one's head, or the forward end of a boat."

 Разобрав подробнейшим образом недостатки немецкого языка, я перехожу к более приятной и не столь трудоемкой задаче – к выяснению его достоинств. Я уже упомянул о правиле писать существительные с прописной. Но гораздо важнее другое преимущество немецкого языка, состоящее в том, что слова пишутся так, как слышатся. Выучив за один урок немецкий алфавит, вы можете верно произнести любое слово, не обращаясь ни к чьей помощи.
Но пусть человек, изучающий английский язык, спросит, как прочесть слово из трех букв: BOW. Разве вам не придется ему ответить: "Никто не скажет, как это слово читается само по себе, без контекста. Только выяснив, что оно значит в каждом данном случае: оружие, стреляющее стрелами, поклон или нос корабля, – мы сможем сказать вам, как его произносить".

There are some German words which are singularly and powerfully effective. For instance, those which describe lowly, peaceful, and affectionate home life; those which deal with love, in any and all forms, from mere kindly feeling and honest good will toward the passing stranger, clear up to courtship; those which deal with outdoor Nature, in its softest and loveliest aspects – with meadows and forests, and birds and flowers, the fragrance and sunshine of summer, and the moonlight of peaceful winter nights; in a word, those which deal with any and all forms of rest, respose, and peace; those also which deal with the creatures and marvels of fairyland; and lastly and chiefly, in those words which express pathos, is the language surpassingly rich and affective. There are German songs which can make a stranger to the language cry. That shows that the SOUND of the words is correct – it interprets the meanings with truth and with exactness; and so the ear is informed, and through the ear, the heart.

В немецком немало слов необычайно выразительных и впечатляющих. Таковы слова, характеризующие мирную домашнюю жизнь скромных людей, исполненных родственной приязни друг к другу; слова, имеющие отношение к любви во всех ее формах и проявлениях, начиная с добрых чувств и доброй воли, обращенных на случайного прохожего, и кончая нежной страстью; слова, живописующие природу в ее самых кротких и пленительных проявлениях, – луга и леса, птицы и цветы, благоухание и солнечный свет лета и лунное сияние тихих зимних вечеров, – короче говоря, слова, обнимающие все формы и оттенки покоя, отдохновения и душевной гармонии; слова из мира волшебной сказки; но особенно богат этот язык выразительными словами для обозначения высоких и сильных чувств. У немцев есть песни, исторгающие слезы даже у тех, кто не знает их языка. А это верный знак того, что слово звучит правдиво, что оно правильно и точно передает заключенный в нем смысл. Так ухо внемлет миру, а через ухо – и сердце.

The Germans do not seem to be afraid to repeat a word when it is the right one. they repeat it several times, if they choose. That is wise. But in English, when we have used a word a couple of times in a paragraph, we imagine we are growing tautological, and so we are weak enough to exchange it for some other word which only approximates exactness, to escape what we wrongly fancy is a greater blemish. Repetition may be bad, but surely inexactness is worse.

 Немцы, видимо, не боятся повторять одно и то же слово, лишь бы оно соответствовало своему назначению. Они, если нужно, обращаются к нему вновь и вновь. Это мудро! Мы, пишущие по-английски, смертельно боимся повторений; стоит слову два-три раза встретиться в абзаце, и мы, из страха, как бы нас не заподозрили в неряшестве, готовы пожертвовать точным значением и удовлетвориться приблизительным смыслом, лишь бы не впасть в эту воображаемую ошибку вкуса. Быть может, повторение и не очень приятно, но насколько же хуже неточность!
Библиотека

1

2

3

4

5

Hosted by uCoz